День свершений - Страница 9

Насчет одежды — это он точно, жидковато мы одеты, не для гор.

— Круглый год шнега не тают, — продолжает старик, — раньше такого не было. Прогневался господь, ай, прогневался!

— А скажите, папаша, — вдруг встревает Ян, — когда у вас это началось?.. Ну, похолодание?.. Вы не могли бы точно припомнить?

Отец Тибор аж поперхнулся, глаза вытаращил. Еще бы: кто ж к монахам так обращается? Ну дает конопатый, где его только воспитывали! И на кой ему это знать?..

— Отчего ж не припомнить, — продолжает старец смиренно. — У нас хроники, почитай, со Дня швершения. Все там записано… Ешли юноша интерешуется…

В общем, не успел я и слова вымолвить, как монахи — рады стараться — тащат на стол свои хроники: стопу здоровенных книжищ, обшитых кожей. А самые старые еще в пластиковых переплетах, я таких и не видел никогда.

Только этого нам не хватало! Смываться давно пора, кругачи на хвосте, а эти друзья, как волки голодные, на книги набросились. Листают, глазами впились, ничего кругом не видят. Ну чисто дети, будто книжек в жизни не читали! Старикашка что-то бубнит, тычет пальцем в страницы, глазки горят. Чувствуется — довольный! Может, первые дурни за двести лет сыскались, которые в ихние хроники заглянули.

Я уж Бруно знаки делаю: мол, время! — не реагирует. Листает, как бешеный, страницы так и мелькают. Тот еще читатель, картинки, что ли, ищет?

Заглянул я тоже — в ту, что Лота в руках держала. Ох, и древность! Бумага желтая, ветхая, и буквы печатные. Дед рассказывал, что раньше специальные машинки для письма были — сами книги строчили. Это уж потом рукописные пошли, после Свершения. Читать, слава богам, я умел спасибо деду, но до Лоты мне, прямо скажем, далеко. Я только успевал заголовки разобрать, а она уже переворачивает. Впрочем, ничего особо интересного там не было. Все давно известно: День свершения, семь сфер, ложносолнце, пузыри, мнимоны… Это тогда все было в диковинку, многие, говорят, свихнулись на этой почве. Теперь-то что об этом читать? Как истинная вера возникла, как боролись за нее — опять же, каждый ребенок знает! Монахам в горах делать нечего, вот и пишут, грамотеи.

Плюнул я мысленно, вышел во двор — неспокойно у меня на душе. Кругачам, конечно, еще топать и топать — здорово мы срезали! — но лучше бы нам еще дальше от них. Темнеть уже начало, сфера фиолетом подернулась, через час-другой совсем погаснет. Но если наддать как следует, до пещеры можно успеть. Переждать там ночь — солдаты по темноте не попрутся, а утром — через Седловину.

Я уж, грешным делом, подумал — не махнуть ли одному, пока они там развлекаются книжечками, но сдержался. Нет, с ними этот номер не пройдет — шутя догонят. Тут хитро надо…

Вдруг — топот, кто-то на крыльцо выбежал. Так и есть: мордатый!

— Стэн, — орет, — ты где?

Подхожу. Бруно в небо пялится, глаза поблескивают как-то странно, будто у него там стеклышки вставлены.

— Слышишь? — спрашивает. — Гудит!

— Где гудит? — говорю. — Лавина, что ли? Спокойно спрашиваю, знаю: не время еще лавинам. Он башкой качает:

— Нет, парень, не лавина… Туда смотри! — И пальцем в сферу тычет.

Пригляделся я, вижу: в просвете между двумя вершинами блеснула темная точка — словно металлическая. И вроде — к нам летит, будто птица. Тут и гул с неба донесся, вернее — стрекот. А штука эта летающая все ближе, буквально на глазах растет. Что за наваждение, думаю, сроду таких птиц не видал! Лота с Яном уже рядом, тоже в небо уставились.

А стрекот все громче, как бы накрывает сверху. Монахи услыхали — и во двор, руками машут, галдят.

Опешил я, по правде говоря, растерялся. Капая там птица!.. Чешет к нам прямо по воздуху невиданная машина величиной с сарай, наверное! Рыло тупое, стеклом сверкает — чем-то на стрекозу смахивает. А сверху крут прозрачный, словно нимб. И прет точно на монастырь, со снижением. Тут меня будто ожгло. — А ну — в дом! — ору. — Быстро!

И только мы успели в помещение заскочить, как замолотит с неба: ду-ду-ду-ду!.. Я на пол брякнулся, вижу — по двору очередь прошла, искры снопами. Потом по-крыше словно молотом — весь монастырь затрясся… Понял я, что за штуковина к нам пожаловала. Геликоптер это, боевая летательная машина! Раньше, говорят, они часто летали.

Подполз я к окошку — по счастью, они здесь узкие, как бойницы! выглядываю. Висит, гадина, совсем рядом, как привязанная, на боку белый круг, знак сферы. В брюхе черная дырка — люк, оттуда пулемет и шпарит. А монахи мечутся по двору, как бараны, хоть бы за камни спрятались, дурни: в упор их косит! Эх, думаю, была не была…

Просунул винтоаку ялмаровскую, поймал в прицел того типа в люке, пальнул. Попал, не попал — не знаю, но пулемет сразу заглох, а машина вверх шарахнулась, чуть скалу винтом не зацепила! Ага, не нравится. Выстрелил я еще разок вдогонку — это уж точно мимо — и во двор. Геликоптер уже высоко усвистал, никакой пулей не достанешь. У крыльца отец Тибор лежит, скрючившись, — переломало очередью беднягу. Еще трое или четверо — у ограды, кто-то стонет. Троица моя уже над ними хлопочет. А у меня ноги дрожат, в ушах звон колокольный…

Ведь это что выходит?.. На Станция — рейтары, в горах — гвардейцы экзарха, теперь еще и геликоптер! В общем, и снизу и сверху обложили, как волков. Не случайно же это, не бывает таких случайностей! Даже идиоту ясно: это за нами. Вернее — за ними! Сотни солдат, отборнейшие части, гоняются по всему Призенитью за какими-то тремя типами, из которых один — щенок желторотый, вторая — девка, а третий… третий вообще черт-то что, ни в какие ворота не лезет. Это что ж такое натворить надо, чтобы такая кутерьма поднялась — представить страшно?!